Просмотры: 1 205
Евгений Моргунов — известный советский актер с непростой судьбой. В его биографии были годы творческой невостребованности и годы славы, тяжелое заболевание и личная трагедия.
Евгений Александрович Моргунов родился 27 апреля 1927 г в Москве. Ему не исполнилось еще и года, когда отец ушел из семьи. Мальчик рос с матерью, обычной женщиной, которая работала санитаркой в больнице.
С 14 лет Евгений трудился на оборонном заводе наравне со взрослыми. Уже в этом возрасте он точно знал чего хочет — стать актером. В редкие свободные часы занимался в драмкружке во Дворце культуры, ходил в театр и консерваторию.
В 16 лет Евгений решает уволиться с завода, чтобы идти к своей мечте, но директор его не отпускает. Моргунов не теряется и пишет самому Сталину наивное письмо, которое начинается словами: “Примите меня в искусство…” Невероятно, но вскоре на имя директора предприятия приходит письмо за подписью Сталина, в котором ему предписывалось направить Евгения в училище при театре Таирова. С этого и начинается творческий путь актера.
Детство и семья Евгения Моргунова
Детство великого актера было испорчено войной. Его отец погиб на фронте, а он сам уже с четырнадцати лет работал на московском , где помогал в изготовлении болванок для артиллерийских снарядов. Несмотря на тяжелый труд, Евгений всегда был крупным ребенком. И в этом, как говорит сам Моргунов, была исключительно заслуга его матери. Будучи акушеркой, она всегда находила возможность принести домой лишний кусок хлеба, шоколадку или еще одну банку тушенки. Семья Моргуновых жила бедно, однако, благодаря стараниям матери, никогда не голодала.
Евгений Моргунов в молодости
В раннем возрасте главной радостью для будущего актера была музыка. Он очень любил слушать имевшиеся в распоряжении пластинки, а также вполголоса напевать любимые мелодии. В этот период настоящим кумиром Евгения Моргунова был Леонид Утесов. Будущий актер знал наизусть все его песни и всегда мечтал выступать на сцене так же, как и он.
Культурное значение творчества Моргунова
О личности Моргунова часто спорят, ведь актёр словно нарочно совмещал в себе и своём характере острослова-шутника и тонкого ценителя искусств и поэзии. Вокруг него было создано много стереотипов, связанных как с началом актёрской карьеры Моргунова в героико-патриотических фильмах, так и с маской Бывалого. Широко известна его ссора с Гайдаем — тогда резкое острословие взяло верх и навредило как режиссёру, так и актёру[1].
Читайте также:
При этом роль Бывалого принесла актёру такую народную любовь, какую многим именитым артистам не удаётся снискать после десятков сыгранных ролей.
Остальные работы Моргунова (режиссёрская — «Когда казаки плачут», роль Соева и прочие актёрские труды) хорошо оттеняют его основной образ.
Карьера Моргунова в кино, фильмография
В 1943-м году шутки ради и, в общем-то, всерьез не надеясь на успех, молодой парень отправил письмо на имя Иосифа Сталина, в котором попросил поспособствовать его становлению «в искусстве». С момента отправки корреспонденции прошло пятнадцать дней. И за это время все, казалось, уже успели позабыть о письме, написанном на имя Сталина. Однако некоторое время спустя в дирекцию завода, на котором работал Евгений Моргунов, пришло письмо из Кремля.
По распоряжению Сталина Моргунов попал в театр имени Таирова
В казенной бумаге значилось следующее: «Направить товарища Моргунова Е.А. для поступления в театр имени Таирова в качестве актера вспомогательного состава. Сталин». Таким образом, наш сегодняшний герой стал учеником знаменитого режиссера Александра Таирова, который в тот период работал в московском Камерном театре.
Однако в этом месте актер задержался лишь на год и уже в конце 1944-го года перевелся во ВГИК в мастерскую Сергея Герасимова. Тут однокурсниками Моргунова стали такие известные в будущем актеры как Вячеслав Тихонов, Нонна Мордюкова, Сергей Бондарчук и некоторые другие.
Евгений Моргунов «Это вам не лезгинка…» Уже во время учебы во ВГИКе произошел актерский дебют Евгения Моргунова. Первой актерской работой нашего сегодняшнего героя стала эпизодическая роль в картине «В 6 часов вечера после войны», следом за которой последовали некоторые другие небольшие работы в кино.
Весьма примечательно, что в этот период Евгений Моргунов считался достаточно средним актером. Режиссеры крайне редко приглашали его в свои новые проекты, а масштаб его ролей оставлял желать лучшего.
Евгений Моргунов не сразу стал получать большие роли в кино
-
Читайте также:
После окончания ВГИКа актер начал играть Театре-студии киноактера. В этот же период в карьере актера случилась его первая по-настоящему значимая роль – роль предателя Стаховича в фильме «Молодая гвардия». Однако сразу после съемок все вновь вернулось на круги своя. В период с 1948-го по 1961-й год актеру доставались только небольшие и малозначительные роли. Исключения были достаточно редки, а потому приглашение Леонида Гайдая исполнить роль в небольшой кинематографической ленте «Пес Барбос и необычный кросс» стало для Моргунова во многом неожиданным. Весьма примечательно, что роль Бывалого во многом оказалась проблемной для режиссера и всей съемочной группы. Двое других героев были подобраны достаточно быстро, а вот последняя актерская вакансия оставалась открытой достаточно долго.
Кадр из фильма «Пес Барбос и необычный кросс»
Так или иначе, в 1961-м году короткая комедийная лента вышла на широкие экраны и неожиданно для всех принесла съемочной команде большой успех. В скором времени был написан сценарий и еще одной схожей ленты – «Самогонщики», которую вновь ждал оглушительный успех.
Евгений Моргунов, как и другие персонажи знаменитой троицы, вмиг стал популярен и известен. Однако, как ни парадоксально, на формат предлагаемых ему ролей это никак не повлияло. Вплоть до 1965-го года актер получал только небольшие роли. Некоторым исключением стала лишь картина «Дайте жалобную книгу», в которой Евгению Моргунову и другим персонажам знаменитой троицы «Балбес, Трус и Бывалый» достали хоть и небольшие, но весьма заметные роли.
«Раскрывая тайны звезд»: Евгений Моргунов Однако по-настоящему яркими стали роли, сыгранные несколько позже. Роли в картинах «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», «Кавказская пленница», «Семь стариков и одна девушка» и некоторые другие стали настоящими хитами советского кинопроката и сделали Евгения Моргунова одним из самых популярных комедийных актеров в Советском союзе. С тех пор нашим сегодняшним героем было сыграно немало замечательных ролей. Он примерял на себя самые разнообразные кинематографические образы, однако в каждой из них зрителям волей-неволей хотелось увидеть хоть что-то от легендарного «Бывалого».
Знаменитая троица — Трус, Балбес и Бывалый
В 1978-м году Евгению Моргунову было присвоено звание Заслуженного артиста РСФСР. Однако с этого момента его карьера стала медленно катиться по наклонной. Яркие роли попадались все реже. Мельчал и сам кинематограф, положение дел в котором в период перестройки стало и вовсе плачевным.
В начале девяностых актер начал много пить, страдая от творческой невостребованности. В следующие несколько лет у Евгения Александровича случился инфаркт и инсульт. Решающим ударом для великого актера стала случившаяся в 1998-м году гибель сына. Пережив того всего на год, Евгений Моргунов умер из-за очередного инсульта.
Могила Евгения Моргунова
«Говорят, что перессорился со всеми друзьями»
История о том, как Моргунов поссорился прямо во время съёмок с режиссёром Леонидом Гайдаем, стала уже хрестоматийной. Конфликт случился на съёмках фильма «Кавказская пленница». Актёр якобы пришёл на просмотр рабочего материала подвыпившим и в компании посторонних людей. Гайдаю это не понравилось. Слово за слово — разразился настоящий скандал! В итоге фильм доснимали уже без Моргунова. Использовали дублёров.
Трусы, балбесы и Моргунов. Почему известный актер рассорился с Гайдаем Подробнее
Помирить актёра с режиссёром пытался Сергей Бондарчук. Но всё было бесполезно. Оба были с характером и не хотели идти на уступки. По воспоминаниям вдовы Евгения Александровича, к концу жизни её супруг в пух и в прах рассорился со своими многолетними партнёрами по съёмочной площадке: Вициным и Никулиным.
Вопрос-ответ
«Кавказская пленница»: приметы времени. Инфографика «Евгений Александрович неосторожно высказался в адрес Никулина в одной из газет: мол, работали вместе, а Госпремию получил один Никулин. И пошло-поехало!» — вспоминает Наталья Моргунова. Впрочем, она также подчёркивает, что актёры из любимой зрителем троицы в жизни никогда не были закадычными друзьями. По другой же версии, Моргунов и Никулин рассорились из-за очередного розыгрыша Евгения Александровича. Мол, как-то Моргунов встал у входа в Цирк на Цветном бульваре и громогласно сообщал, что все желающие улучшить свои жилищные условия могут обратиться к Никулину. После очередного настырного посетителя Юрий Владимирович не на шутку разозлился: «У нас своих клоунов хватает!» На этом отношения были испорчены окончательно.
Моргунов вообще не признавал никаких авторитетов. С вышестоящим начальством разговаривал так, словно это его одноклассники. Впрочем, то, что не прощалось другим, Моргунову почему-то сходило с рук. Однако конфликт с Министерством культуры с рук ему всё-таки не сошел. Звание народного артиста ему так и не дали. А значимых ролей в кино после конфликта с Гайдаем он так и не сыграл.
Трус, Балбес, Бывалый. Особые приметы Подробнее
Личная жизнь и и вклад в культуру
Завершая эту статью на оптимистичной ноте, отметим, что актер почти всю свою жизнь был женат на одной женщине – Наталье Моргуновой. Вместе они прожили более 36 лет. За это время в семье актера появилось двое сыновей, а также несколько внуков и внучек.
Личная жизнь
Первой гражданской женой Е. Моргунова была балерина Большого театра Варвара Рябцева, которая была его старше на 13 лет. Они прожили вместе 10 лет и расстались друзьями, продолжая дружеское общение даже когда Евгений вступил в новый официальный брак.
Со своей 2-ой и последней женой Натальей, Моргунов познакомился в 1963 г., а через 2 года они поженились (теперь уже Евгений был старше своей избранницы на 13 лет). В браке родились двое сыновей — Антон и Николай.
В реальной жизни Евгений был непростым человеком: говорил то, что думал, ни перед кем не заискивал, любил шутки и розыгрыши (далеко не всегда безобидные для окружающих) что, конечно, не способствовало его карьерному росту. Страстно любил футбол (болел за ЦСКА), классическую музыку и всегда сожалел, что не получил музыкального образования. Очень дорожил своей семьей, но не позволял жене “чрезмерно опекать” сыновей, считая, что всего в жизни они должны достичь сами.
Примечания
- ↑ 1234 [www.rusactors.ru/m/morgunov/ Моргунов Евгений — Биография — Актёры советского и российского кино]
- Документальный фильм «Шутки большого человека. Евгений Моргунов»
- [www.rusactors.ru/m/morgunov/ МОРГУНОВ Евгений Александрович]
- ↑ 12 [www.bulvar.com.ua/arch/2009/25/4a40b1be8e63e/ Газета «Бульвар Гордона» | Вдова актера Евгения МОРГУНОВА Наталья: «Мужа подкосила гибель нашего младшего сына — через год после смерти Коли не стало и Жени»]
- Алексей Парамонов: «Летом „Спартак“ тренировался на аэродроме, зимой — в бывшей конюшне»
Отрывок, характеризующий Моргунов, Евгений Александрович
M lle Bourienne радостно вскочила. – Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч. Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам. – Ничего то не умеют, все перепутают. Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя. Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца. Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли. – Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом. – Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки. – Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам… – Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель. Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда. – При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот… – Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске… – А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке? Десаль опустил глаза. – Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он. – А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали. – Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать… Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе. Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом. Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец. – Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.) – А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья. – Как же с, уж он давно ждет. Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти. Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча. На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания. – Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча. Он походил по комнате и заглянул в памятную записку. – Потом губернатору лично письмо отдать о записи. Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания. Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился. – Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю. Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору. Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок. Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут. Тихон принес с официантом постель и стал уставлять. – Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе. «Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя. Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза. – Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню». – Тишка! Об чем за обедом говорили? – Об князе, Михайле… – Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту. Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение. «Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там». – Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он. Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке. «Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!» Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги. В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее. Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых. Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его. Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку. – Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно. – Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле. – Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание. Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город. По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле. Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча. Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом. Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему. – Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин. – Что ж так, из города? – сказал Алпатыч. – И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся. – Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч. – Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет! Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать. Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы. С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
